Приступая к любому виду деятельности человек прежде всего должен представлять три основные вещи, без которых надежд на успех задуманного дела остается мало.
1. Что именно он хочет сделать.
2. Зачем ему это нужно.
3. Как именно он хочет добиться желаемого эффекта. В нашем случае мы знаем, что мы хотим делать — мы хо­тим воспитать в себе боевое мастерство, развить соответствующие навыки.
Как мы собираемся это сделать — посредством постоян­ной двигательной практики.
В бою возникает та же проблема:
что мы хотим — драться, зачем — чтобы избежать опасности, как — как можно быстрее и надежнее, затратив на это как меньше сил и получив минимум повреждений.
Давайте подробно рассмотрим каждый из этих трех пун­ктов.

Как подготовить себя к возможной экстремальной ситуа­ции, где нужно будет молниеносно принимать решения и тут же, без колебаний, выполнять их, используя все возможности своего тела?
Ни бег, ни плавание, ни штанга не смогут дать такого эф­фекта — стандартные виды спорта слишком узко специализи­рованы, задачи, решаемые ими, слишком просты. Все движе­ния, как правило, выполняются в одном, хорошо наработанном ритме.
Если заставить штангиста поднимать живую, брыкающу­юся «штангу», то он покажет результат куда ниже олимпийс­ких рекордов. Если же «штанга» вдобавок умудрится лягнуть его в живот или пониже, то признанный силач не сможет не то что поднять самый маленький вес, — он вряд ли сам устоит на ногах.
Футболист на прямой дистанции уступит бегуну, но на­прочь загоняет его на поле. Дело в том, что он умеет не только бегать, но и менять ритмы своих движений, экономить силы. Его набор двигательных программ гораздо шире.
Борцу-классику на ковре нужны выносливость футбо­листа и сила штангиста. Но, тренируясь с мячом и штангой, он будет проигрывать человеку менее тренированному, но обладающему большим практическим борцовским опытом, т.е., опять-таки, имеющему большее количество двигательных программ.

...К тому времени я уже занимался более 8 лет. Я успел попробовать силы в дзю-до и самбо, отслужил свое в десантно-штурмовом батальоне, сменил несколько учителей по ка­ратэ и у-шу, имел достаточный спарринговый опыт — чего мне было бояться этого парня? Сунув руки в тесные карманы джинсов, я с улыбкой наблюдал, как кипит в нем «гарачяй кров». О, я был так уверен в себе, что совершенно не воспри­нимал его как противника, — и когда вдруг, внезапно замол­чав, он несуразно, но решительно, сплеча, взмахнул рукой, — я успел лишь подумать: «Ну кто же так бьет?»...
...В себя я пришел почти мгновенно. И стойку принял классически. Он хмыкнул удивленно: «Ого, — каратист!» — и тут же отскочил метра на три. Ближе мне к нему подойти не удалось — он, видя, что попал неплохо, был доволен и ре­шил больше не рисковать. Попрыгав минут десять, я прекра­тил бессмысленную суету — челюсть болела все сильнее — и пошел-поплелся домой под его ехидное: «Понравилось? Еще приходи!» Обиднее всего было то, что он в самом деле ниче­го такого не умел. Месяц заживала сломанная «неправиль­ным» ударом челюсть. Месяц! Месяц я говорил сквозь зубы и размышлял о своем «опыте».

Насколько пренебрежительно современный человек отно­сится к такой важной области своего сознания, как тело, — количество слов, определяющих его строение, составные час­ти и движения в обиходном языке, резко сократилось по срав­нению даже с прошлым веком. Так, например, слово «суста­вы» мы применяем достаточно широко, а вот слово «члены», необходимое для описания движений в этих самых суставах, сегодня практически вышло из употребления.
Приходится искать какую-то замену или же применять рас­плывчато-неопределенное выражение «части тела», которое на подсознательном уровне искажает понимание точного харак­тера движений.
А ведь тело — наиболее наглядная область сознания. Ка­кими же словами пользоваться при описании энергии или ума?
Правильный подбор слов очень важен при обучении, и особенно — при обучении движению, которое является основ­ной функцией нашего тела. Движение — основа всего: 92% клеток мозга заняты именно его обеспечением.

Сейчас ажиотаж вокруг искусств, созданный слухами и легендами о тайнах некогда запретного у нас каратэ, утих. К вашим услугам и каратэ, и айкидо, и у-шу, и невиданные прежде тэквондо и вьетводао. Федерации и клубы наперебой предла­гают свои услуги, обещая сверхчеловеческую силу, потрясаю­щую растяжку и сверхъестественные прыжки но, так или ина­че, это всего лишь растяжка, всего лишь прыжки. Этим уже трудно заинтересовать.
Каким образом боевое искусство сможет изменить нашу жизнь, какие его секреты сделают нас сильными и уверенны­ми не только на ринге или в темном подъезде, а и за столом переговоров, в семейных конфликтах, выборе жизненного пути?
Чтобы стать хозяином собственной судьбы, нужно рас­сматривать жизнь, как бой, требующий четких и безошибоч­ных решений в постоянно меняющейся ситуации. Насколько этот бой будет успешным, зависит только от искусства самого бойца.
На самом деле все зависит только от нас. Большинство наших благих намерений тонут в беспочвенных мечтах вроде: «Вот если бы я был так-то... Если бы моим Учителем был то-то... Если бы я имел то-то...»
Подобных оправданий ищет только слабый духом, как на костыли опирается только убогий.
Пусть весь мир, неизмеримо сложный, со всеми сокрови­щами своих знаний, станет для вас Учителем.
Воспринимайте слова каждого человека, говорящего с вами, как наставление своего Учителя, — воспринимайте так каждый жест, каждое из явлений, окружающее вас, и тогда вы поймете, каким образом может неграмотный китаец изобрес­ти новый стиль кунг-фу, понаблюдав как-то вечером с кры­лечка за дракой двух петухов.

По сей день не утихают споры по поводу того, почему Гитлер не использовал химическое оружие во время Второй Мировой войны, даже тогда, когда Германия стояла на краю гибели и  терять ему было уже нечего. И это при том, что именно в Германии к началу войны было накоплено достаточно и самих отравляющих веществ, и средств их доставки вполне достаточно имелось в войсках.  Почему Сталин, для которого, по уверениям демократической прессы уничтожить несколько сот тысяч даже своих собственных солдат,  ничего не составляло, не пустил в ход химическое оружие даже в отчаянные дни 41 года. Ведь, по меньшей мере у немцев все было готово к использованию ОВ, да и в СССР вроде как дефицита в ОВ не испытывали.
Достаточно вспомнить знаменитые немецкие шестиствольные минометы   15cm Nebelwerfer 41 (дальнобойность 6.4км., масса снаряда 35,48кг. из них 10кг.ОВ). Батальон таких минометов имел 18 установок и мог за 10 секунд выпустить 108 мин. До конца войны было выпущено 5679 установок.
Плюс в 1940 году поступило 9552 реактивных 320мм. установок Shweres Wurfgeraet 40 (Holz).
Плюс с 1942г. в войска поступили 1487 более крупнокалиберных  пятиствольных минометов   21cm Nebelwerfer 42.
Плюс в 42-43 годах 4003 реактивные установки  Shweres Wurfgeraet 41 (Stahl).
Плюс в 43 году поступило  380 шестиствольных   химических минометов 30cm Nebelwerfer 42 калибра 300мм. с вдвое большей дальностью стрельбы .

Использование ядовитых газов первоначально осуществлялось во вполне мирных целях - для борьбы с кровососущими паразитами. В Египте и Китае для этого окуривали жилые помещения. Китай первым усовершенствовал это хозяйственное изобретение. В текстах IV века до н. э. приводится пример использования ядовитых газов для борьбы с подкопами врага под стены крепости. Обороняющиеся нагнетали в подземные ходы с помощью мехов и терракотовых трубок дым от горящих семян горчицы и полыни. Ядовитые газы вызывали приступы удушья и даже смерть. В античные времена  также предпринимались попытки использовать ОВ в ходе боевых действий. Токсичные дымы использовались во времена Пелопоннеской войны 431-404 годов до н. э. Спартанцы помещали смолу и серу в бревна, которые затем подкладывали под городские стены и поджигали. Позднее, с появлением пороха пытались использовать на поле боя бомбы начиненные смесью из ядов, пороха и смолы. Выпущенные из катапульт, они взрывались от горящего фитиля (прообраза современного дистанционного взрывателя). Взрываясь бомбы испускали клубы ядовитого дыма над вражескими войсками - ядовитые газы вызывали кровотечения из носоглотки при использовании мышьяка ,раздражение на коже, волдыри.

Это традиционная самурайская школа боевых искусств. Ее основал Иидзаса Тёисай Иэнао (1387—1488).

Школа Тэнсин Сёдэн Катори Синто-рю признана правительством Японии в качестве самой выдающейся воинской традиции Японии. В программу обучения этой школы входят иай-дзюцу (искусство выхватывания меча), кэн-дзюцу (искусство фехтования мечом), бо-дзюцу (искусство боя длинным шестом), нагината-дзюцу (искусство боя алебардой), дзю-дзюцу (искусство борьбы без оружия), со-дзюцу (искусство боя копьем), сюрикэн-дзюцу (искусство метания лезвий), нин-дзюцу (искусство шпионажа), сэн-дзюцу (тактика) и тикудзё-дзюцу (искусство фортификации). Однако обучение по программе этой школе выходит за рамки названных дисциплин и включает также такие предметы как астрономия и география, основанные на китайской философии Инь и Ян. Некоторые из самых секретных разделов учения о фехтовании мечом (гокухи-кэн) школы включают фудоти-симмё-кэн, цубамэ-гаэси и некоторые другие.

Японское боевое искусство, разработанное для армии в 1952 году мастером Чиба Сансю. Представляет синтез приемов айки-дзюцу, каратэ и кэнпо. Тренировки по системе тосю-какуто включают поединки в жесткий контакт, с использованием при этом перчаток, нагрудника и шлема с металлической решеткой, прикрывающей от ударов лицо.

Японское боевое искусство, представляющее синтез дзю-до и айки-до. Его создатель — мастер Томики Кэндзи (1900 г. р.). Он изучал дзю-до с десятилетнего возраста, причем с 1922 года проходил обучение в Кодокане, непосредственно у Кано Дзигоро. А с 1930 года, по рекомендации Кано, изучал айки-дзюцу под руководством мастера Уэсиба Морихэя.

В 1934—40 гг. Томики находился в Маньчжурии. Вернувшись в Японию, он в 1940 году продемонстрировал в Кодокане разработанную им систему. Но название «Томики-рю» он дал ей только через 20 лет. В 1945 году мастер Томики снова уехал в Маньчжурию и оказался в советском плену. На родину он смог вернуться лишь три года спустя.