Община удельных крестьян выполняла экономические, административноправовые, судебные и другие функции. Одной из задач крестьянского мира являлась социальная защита членов общины. Вопросы социальной опеки в удельной деревне решались в соответствии с нормами обычного права, а также основывались на некоторых указах Департамента уделов. К основным проблемам защиты удельных крестьян относились следующие: забота о малолетних сиротах, строительство и содержание больниц, сельских училищ и церковных учреждений, общественных хлебных магазинов, помощь семьям, пострадавшим от пожаров и другие вопросы. Феодальное государство, которое по сути оставалось таковым и после отмены крепостного права, не принимало активного участия в судьбе детей, оставшихся без попечения родителей. В случае смерти обоих родителей малолетним детям на сельском сходе назначался опекун. В первую очередь стать опекуном предлагалось ближайшим родственникам сирот. Если таковых не имелось или они не желали брать на себя эту ношу, по гражданскому обычаю опекуном могли назначить кого-либо из родственников, при этом его желание уже не учитывалось. Принималась только одна отговорка – неимение своего дома. У мордвы эрзи доходило до того, что сход выбирал какого-нибудь стороннего человека, которому и поручалось «привести сирот в возраст». При выборе опекуна особое внимание уделялось его материальному положению и нравственным качествам: «Чтобы он отличался всем известною добросовестностью и был человеком если не богатым, то по крайней мере, состоятельным» [12. Д. 22. Л. 1 об.]. Крестьянам-опекунам не полагалось никакого денежного вознаграждения или пособия. Считалось, что они поступают так из жалости. Опекун имел лишь право «вознаграждать себя» частью урожая от сиротского хозяйства, потому как всякий найдет естественным, если за обработку сиротской земли он будет пользоваться частью урожая, но если он воспользуется «теленком от сиротской коровы, то всякий отнесся бы к сему факту, как к недобросовестному». Поэтому сирот, у которых после смерти родителей осталось какое-либо имущество или земельный надел, принимали в семью с большей охотой, так как опекун имел право пользоваться некоторой частью этого имущества. В случае острой необходимости опекун имел право продать что-либо из сиротского имущества для прокорма сироты. О факте продажи и сумме, вырученной при этом, опекун обязан был тотчас сообщить в волостное правление, где имелась копия описи сиротского имущества, составленная сразу после смерти родителей. Отчёты об использовании денежных средств, принадлежавших родителям сироты, опекун должен был ежегодно представлять мирскому сходу и волостному правлению [12. Д. 22. Л. 12]. Часто опекуны недобросовестно относились к своим обязанностям и нерационально вели сиротское хозяйство. В этом случае сирота мог обратиться к миру или в суд. Такой случай растраты сиротского имущества рассматривался в 1846 г. в Алатырском духовном правлении, дело было решено в пользу пострадавшего, имущество было ему возвращено [12. Д. 30. Л. 1 об.]. Община обязана была растить ребенка, но на деле такое случалось не часто. Как заметил по этому поводу B.H. Майнов, «у эрзянского мира своих дел не переделаешь, так что ему некогда вожжаться со всяким сиротою, и приходится ждать от него жалобы, а у мокши опекуном или воспитателем назначается всегда «хороший старик» на которого, по мнению схода, даже и жалоб-то не может быть никаких» [7. С. 169]. Семьи родственников детей-сирот могли принять их в дом, став опекунами либо усыновив их. Вопросы усыновления малолетних сирот также входили в сферу деятельности общины. Чаще всего к усыновлению прибегали семьи, у которых не было детей либо если среди собственных детей не было мальчиков. Бездетные родители усыновляли чужих детей из опасения «вечно в будущей жизни мучаться за неоставление после себя потомства, которое в известные времена года совершало бы по душам их поминки» [1. С. 20-21]. Еще одной из причин было то, что при усыновлении сироты имущество, оставшееся после смерти его родителей, переходило в собственность усыновителей. При усыновлении мальчика они получали также дополнительный земельный надел от той общины, где он родился. Кроме того, ребенка иногда усыновляли с целью приобрести в хозяйство еще одни рабочие руки. В исключительных случаях родители могли усыновить сироту, имея собственного ребёнка – если последний, по каким-либо причинам, их не устраивал, не уважительно относился к родителям и, в целом, вел себя непристойно. Усыновление приветствовалось среди крестьян, у чувашей даже существовало на этот счет поверье, что у тех, кто воспитывает сирот, и родные дети умирать не будут, по русской народной примете, подкидыш приносил в дом счастье, поэтому такого младенца обычно усыновляли и воспитывали вместе со своими детьми. Разрешение на усыновление или удочерение сход давал только при соблюдении следующих условий: если у желающего усыновить не имелось своих детей мужского пола, сам он отличался примерным поведением и был на хорошем счету среди односельчан. Усыновитель должен быть домохозяином или получить разрешение на усыновление от главы семейства, в которой он проживал. Формальное усыновление через суд в рассматриваемый период было необязательным, достаточно было общественного приговора, после составления которого усыновляемый носил фамилию усыновителей и становится членом их семьи. Положение приемышей в семье, безусловно, зависело в первую очередь от моральных и нравственных качеств приемных родителей. Нередко отношения между родителями и приемными детьми оставляли желать лучшего. Довольно часто приемные дети находились в неравном положении в семье, часто их использовали как бесплатную рабочую силу, относились к ним не лучшим образом. На основании анализа архивных документов мы можем говорить о том, что часто старшие члены семьи использовали денежные средства и движимое имущество сирот в своих целях. Многие усыновители старались как можно раньше выдать замуж своих воспитанниц, таким образом освободив себя от обязательств. Так, крестьянка Тургенево Сенгилеевского уезда Марфа Львова до 14 лет жила у священника Богоявленского «в роде приемыша и исправляла должность кухарки и работницы», за что тот обещал ее наградить при выдаче замуж «как бы родную дочь, а именно: 10 ульев пчел, корову, лошадь с упряжью, деньгами 30 руб. сер.». На деле же, выдав ее замуж, священник не исполнил своего обещания, «дал одну плисовую шубу и то на вате, а о прочем ... отсрочивал на месяцы и годы». В ответ на это священник выразил удивление, «что вместо благодарности за воспитание и устроение ее участи она требует приданное», пояснив при этом, что взял девочку из жалости у одной солдатки, которая родила ее вне брака [2. Л. 1-5]. Факт вступления в брак расценивался как признание полной правоспособности человека, опека с этого момента прекращалась. Удельное ведомство также обращало внимание на положение сирот. Предпринимались попытки собрать статистические данные по данному вопросу. На основании положения от 1836 г. об общественном призрении в городах и селах для призрения сирот и брошенных детей были построены сиротские дома. Целью таких заведений признавалось «призреть сирот и затем пристроить их помещением в учебные заведения либо на службу, на фабрики, заводы или к частным лицам для научения ремеслам, торговым и другим полезным занятиям». Следует заметить, что такие дома предназначались в первую очередь для детей местных купцов, мещан, цеховых и «сирот чиновников и канцелярских служащих, которые по бедности своей не могли поместитъ детей своих в учебные заведения» [9]. Крестьянские дети могли приниматься в данные учреждения только на том основании, что за их содержание будут платить родственники или общество. В связи с этим можно сделать вывод, что на данном этапе вопрос о призрении крестьянских детей целиком возлагался на семью и общину, которая несла ответственность за сироту до того момента, когда он достигнет совершеннолетия и сам сможет обеспечивать свое существование. В действительности община чаще всего ограничивалась назначением опекуна и передачей ему заботы о сироте. Однако в некоторых серьезных случаях сиротской сход мог вмешаться в отношения опекуна и воспитанника, защищая права последнего. Целью общины в данном деле было сохранение движимого и недвижимого имущества малолетнего сироты, чтобы к моменту его взросления он мог самостоятельно вести хозяйство, не став новой обузой для крестьянского мира. Социальная защита в удельной деревне распространялась не только на малолетних сирот. Многие крестьяне, достигнув преклонного возраста, сами нуждались в опеке и попечении со стороны молодого поколения. В силу обычного права дееспособные дети и внуки брали на себя все заботы о старых и больных стариках. В тех случаях, когда старики не имели семьи или родственников, способных позаботиться о них, эти обязанности принимала на себя община. Обычно мирской сход принимал решение о назначении нуждающемуся старику опекуна, который помогал бы ему вести хозяйство, кормил его и ухаживал за ним. В том случае, если недееспособный старик, нуждавшийся в опеке, был болен, община могла поместить его на содержание в больницу или дом для умалишенных, принимая на себя основные затраты по содержанию. В подобных богадельнях пациенты находились под наблюдением врачей, получали питание и одежду. В документах Симбирского приказа общественного призрения имеются сведения о содержании Александровского «дома для умалишенных» в 1838 г. В ежедневный рацион каждого пациента включалось 2 ½ фунта ржаного хлеба, 2 ½ фунта гречневой крупы, 4 золотника коровьего масла для каши, 1 кружка кваса и ½ фунта говядины. В выходные и праздничные дни в меню добавлялись пироги с гречневой кашей. Всего в данной больнице в том году содержалось 80 человек. В число обслуживающего персонала входили врач, смотритель богадельни, его помощник, прачки, сиделки и повар [3. Л. 1-15об]. Кроме больниц и богаделен крестьянский мир тратил немалые средства на строительство, ремонт и содержание богослужебных заведений – церквей, монастырей, часовен. Так, в «Книгах на записку общественных сборов» по монастырскому приказу содержатся документальные подтверждения тому, что именно крестьянская община за счет собственных средств содержала практически все монастыри и церкви, находящиеся на ее территории. Например, в январе 1853 г. крестьяне селений Стемас, Явлеи и Чуварлеи собрали 11 руб. 68 коп. на покупку одежды для женского монастыря, в феврале те же крестьяне выплатили жалование караульщику Прикладбищенской церкви в г. Алатырь – 4 руб. В мае этого года крестьяне с. Кладбищи собрали 346 руб. 14 коп. на постройку церкви [13. Л. 1-36]. В 1843 г. Департамент уделов потребовал от местных властей составить ведомость о количестве церквей, находящихся при удельных селениях. В результате выяснилось, что большинство церквей содержались за счет уравнительного сбора с крестьян, «который не будет служить к их отягощению, потому что священнослужители сие не должны уже пользоваться от них обыкновенными доходами и землею...». В 1843 г. священнослужители храма Божьей Матери в с. Лобаски получали жалование от сельского общества по 145 руб., дьяконы – по 90 руб., причетники – по 58 руб. Всего крестьяне указанного села тратили на их содержание более 500 руб. [10. Л. 35]. В других селениях, например, Резоватова, Береговые Сыреси священнослужители содержались за счет средств, «получаемых от прихожан на требы их, доходами и узаконенною пропорциею земли». Таким методом все финансовые затраты по содержанию богослужебных зданий возлагались на плечи крестьянской общины. В рамках исследования мы пришли к выводу, что вопросы взаимодействия удельной общины и церкви требуют более подробного рассмотрения и анализа. Говоря о социальных функциях общины, нельзя обойти вниманием проблему народного образования. Удельное ведомство, озабоченное подготовкой собственных кадров грамотных писарей, писцов и сборщиков податей в приказах, еще в начале XIX в. посылало крестьянских детей в школы или в канцелярии удельных экспедиций для обучения грамоте. Однако образовательный процесс в этих школах оставлял желать лучшего. В 1826 г. управляющий Симбирскою удельною конторою распорядился во всех приказах открыть сельские школы. В эти школы крестьяне обязаны были посылать от 1000 человек двух учеников. В уставе, утвержденном удельным ведомством в 1828 г., была определена главная цель сельских училищ – готовить писарей в приказы и писцов в удельные конторы, а также дать необходимые «для каждого христианина понятия о вере» [4. Л. 109]. Училища создавались при каждом приказе и комплектовались крестьянскими мальчиками «тех удельных селений, кои подведомственны приказу, из семейств богатых или непосредственного состояния и хорошей нравственности» [5. С. 467]. Родители снабжали детей одеждою точно установленной формы, сирот-учеников одевало крестьянское общество. Чаще всего крестьяне неохотно отдавали своих детей в училища, так как в своих детях видели прежде всего помощников в хозяйстве. В 1840 г. Голову Ключищенского приказа порицали в том, что он «имея своих детей под разными видами отклонения их от себя благодетельные цели, а как Голова по званию своему должен служить примером для крестьян своего ведомства, то он первый, при назначении мальчиков в училища должен был назначитъ своего сына». В 1842 г. на имя Управляющего удельным имением Симбирской губернии пришло распоряжение из министерства Императорского двора: «Господин министр Императорского двора изволит приказать, чтобы в удельных имениях сельские училища при каждом Приказе и отделении и учение в них открыть в течение нынешнего года». Для этих целей было решено строить «общинные дома». Временно занятия проводились в крестьянских домах. Так, например, в Урусовском приказе для сельского училища была нанята квартира у крестьянина Аверьяна Трофимова по «2 руб. 57 коп в месяц, а в год 34 руб. 28 коп.» [11. Л. 1-25]. Дома выбирались с условием, чтобы была возможность разместить не менее 20 учеников. Именно столько детей числилось в списках сельских училищ Ардатовского, Киржеманского, Лобаскинского, Козловского, Бузаевского и Наченальского приказов за 1840-1842 гг. Всего в 1842 г. в Алатырском удельном имении было 10 школ: в с. Тазино, Атяшево, Лобаски. Козловка, Киржеманах. Ратово, Ходоры, Четаи, Кувакине, г. Ардатов [11. Л. 101]. Ученики набирались из числа крестьянских мальчиков, «способных к обучению грамоте», в возрасте от 7 до 14 лет. Неуспевающие ученики из училища исключались. По окончании училища или сельской школы мальчики должны были пройти практику писарского дела в удельной экспедиции, после отправлялись писарями в приказы. Для обучения детей привлекались чаще всего священнои церковнослужители «по соглашению с ними и по согласованию о том с местной Епархией». В распоряжении Алатырской удельной конторы имелось 54 священника по селам. Они были основной опорой удельной конторы по разворачиванию школ в русских, мордовских, чувашских и татарских селениях. В 1842 г. в Урусовском приказе обучать мальчиков русской грамоте и закону Божию «изъявил согласие протоиерей Федор Иванов за предназначенные Департаментом уделов деньги 75 руб. серебром в год». Современники, наблюдавшие за процессом обучения в сельских училищах, отмечали довольно низкий уровень образования. Так, один из современников говорил, что они готовили таких писцов, «которым можно было без опасения вручать самые секретные государственные бумаги по той простой причине, что они часто не понимали читаемого» [6. С. 42]. Обучение крестьянских детей улучшилось, когда в качестве учителей туда стали направлять выпускников из главных училищ. Из года в год крестьяне проводили сбор денежных средств для расширения сети школ и улучшения их работы. Все вопросы, связанные с открытием и содержанием сельских училищ, решались на мирских сходах. Крестьяне сообща составляли приговор. Этого от них требовали и чиновники удельных округов: «…предложить крестьянам составить мирские приговоры о сборе денег на наем означенных квартир, на постройку и первоначальное обзаведение училищных домов и на ежегодное содержание их, каковые приговоры и представить Департаменту уделов на рассмотрение и утверждение» [11. Л. 144]. По рапорту Атаевского приказа крестьяне должны были собрать по 27 коп. с каждой души. Всего в 1842 г. было собрано 1 334 руб. 34 коп. Эта сумма предназначалась для постройки училищного дома – 966 руб. 56 коп.; на единовременное обзаведение (изготовление столов и скамеек, покупку «аспидных досок», учебников, перьев и т.д. – 85 руб. 71 коп; на ежегодное содержание отпускалось – 247 руб. 28 коп; на съем квартиры выделялось – 4 руб. 76 коп. За счет крестьян также выплачивалось жалование учителям в размере 171 руб. 42 коп., сторожу – 42 руб. 83 коп., а также на 53 руб. 14 коп. производилось отопление и освещение «училищного дома» [11. Л. 132]. Несмотря на недостаточное финансирование со стороны государства, нехватку квалифицированных учителей и нежелание крестьян отдавать своих детей в училища, в 1853 г. в сельских училищах Симбирской губернии обучалось 2396 человек (2141 мальчик и 255 девочек). Из них мордвы – 408 (384 мальчика и 24 девочки); чувашей – 901 (739 мальчиков и 162 девочки); татар – 20 человек (16 мальчиков и 4 девочки). Объясняется такое небольшое количество татарских детей, обучающихся в сельских училищах тем, что в середине 50-х гг. XIX в. на территории Симбирской губернии функционировало 48 татарских медресе, в которых обучался 2661 ученик [8. С. 32]. Подводя итог изложенному выше, можно сделать следующие выводы. 1. Социальная защита в удельной деревне являлась одной из важнейшие функций общины. Сироты, больные, старики, не имевшие семьи, которая могла бы о них позаботиться, – все они могли рассчитывать на поддержку крестьянского мира. 2. Удельная община вносила огромный вклад в дело народного образования. На ее средства строились и содержались сельские училища, выплачивалось жалование учителям и покупались школьные учебники. Сами крестьяне с большой неохотой отдавали своих детей учиться, не видя в этом конкретной пользы для собственного хозяйства. Тем не менее основы народного образования в Среднем Поволжье были заложены именно в этот период, Непростые взаимоотношения складывались между удельной общиной и церковью. Крестьяне тратили немалые средства на содержание богослужебных заведений, строительство церквей и монастырей. Отношение же к церковнослужителям среди крестьян довольно часто было негативным. В XVIII-XIX вв. в Среднем Поволжье проводилась политика насильственной христианизации нерусских народов, которая также вызывала недовольство многих крестьян. Данная проблема требует специального, более подробного исследования.
Литература 1. Вишневский В.П. О религиозных поверьях чуваш. Казань, 1846. С. 20-21. 2. ГАУО. Ф. 134. Оп. 1. Д. 36. 3. ГАУО. Ф. 267. Оп. 1. Д. 1. 4. ГАУО. Ф. 342. Оп. 1. Д. 191. 5. Гриценко Н.П. Удельные крестьяне Среднего Поволжья (очерки). Грозный: Изд-во Чечено-Ингушск. гос. пед. ин-та, 1959. С. 467. 6. Кузнецов П., Лашко В. И.Н. Ульянов и просвещение мордовского народа. Саранск: Морд. кн. изд-во, 1970. С. 42. 7. Майнов В.Н. Очерк юридического быта мордвы. СПб., 1885. 8. Прошлое нашего края (1648-1917 г.). Сборник документов и материалов / сост. П.Д. Верещагин. Ульяновск: Приволжское кн. изд-во, Ульяновское отд-ние, 1968. С. 32. 9. Свод законов Российской империи. Т. XIII. Ст. 184-190. 10. ЦГА ЧР. Ф. 193. Оп. 1. Д. 317. 11. ЦГА ЧР. Ф. 193. Оп. 2. Д. 208. 12. ЦГА ЧР. Ф. 224. Оп. 1. 13. ЦГА ЧР. Ф. 39. Оп. 1. Д. 97
