С другой стороны, восприятие прошлого детерминируется особенностями современного состояния российского общества. Современный транзит России чреват распадом предшествующей «усредненной» картины мира, характерной для большей части населения СССР. Она в той или иной мере объединяла разные этнические и социальные группы, равно как и психологические группы людей в нечто целое. Распад универсальной картины мира приводит к кризису индивидуальной и групповой идентичности и появлению сонма групповых и субкультурных картин мира, – утверждает Н.А. Хренов. Распад традиционных ценностей имеет следствием распад коллективных ценностей, т.е. распад идеологии влечет за собой распад психологии [2; 7. С. 203-204].Одним из проявлений подобного процесса служат перекосы и неадекватности в восприятии человеком исторического прошлого, в том числе трагически-героического периода Великой Отечественной войны.
Деформации памяти получают «подпитку» под воздействием активизировавшихся в последнее время попыток реабилитировать фашизм как идеологию и практику, приписать ему цивилизаторскую роль. Подобные мифологемы –
искажение исторической реальности и переписывание истории по конъюнктурным, сиюминутным соображениям являются целенаправленной перелицовкой образов Второй мировой войны. Инфильтрация и культивирование «реанимируемых» мифов, какими бы геополитическими обстоятельствами они ни порождались, таит в себе потенциальную политическую и социальную угрозу.
На основополагающую роль памяти в истории указывал Д. Дидро, полагавший, что историю нам доставляет память, философию – разум, поэзию – наше воображение. Разумеется, индивидуальная память находится в сложной взаимозависимости с групповыми идентичностями, т.е. коллективной памятью. Коллективная память упорядочивает фрагментированную повседневность. Ее контуры и приоритеты, трансформации определяются не только объективными процессами и ментальной спецификой. В её формирование вольно или невольно участвуют помимо профессиональных политиков публицисты и историки.
Историческая память – это конструкция, результат сознательного и бессознательного взаимодействия разнонаправленных персоналий и сил, вбирающих в себя прошлое в виде интенций. В понятии память объединена совокупность представлений о прошлом, которые в данный момент становятся доминирующими и образуют нечто вроде разделяемого большинством конструкта. Память предстает источником национальной идентичности, чувства причастности к конкретному социуму, который благодаря характерным для него общим ощущениям и мифам узнает себя в общем прошлом и настоящем. В памяти о Великой Отечественной войне тесно связаны память народа и обобщенная реконструированная память, сконцентрированная в исторической и художественной литературе, телепрограммах, песнях, художественных фильмах. Отдельное
место в ее формировании принадлежит СМИ и учебникам по истории.
Историческое сознание охватывает и существенные, и случайные события, впитывая в себя систематизированную информацию через систему образования и неупорядоченную информацию – через средства массовой информации, художественную литературу. Случайная информация, в том числе по истории войны, часто опосредована культурой окружающих человека людей, включая семью, в известной мере – традициями и обычаями, которые несут в себе представления о жизни народа и страны. Историческая память – это определенным образом сфокусированное сознание, отражающее значимость информации о прошлом в ее связи с настоящим и будущим. Историческая память избирательна, ибо акцентирует внимание на одних исторических событиях и игнорирует другие. Она нередко персонифицируется, и через оценку деятельности конкретных личностей формируются впечатления и нравственные ценности.
В отличие от индивидуальной истории в реконструированной коллективной памяти факты, события и процессы выступают в осмысленной, систематизированной форме. Поэтому бытующая память о войне являет собой весьма противоречивый комплекс истинных и ложных знаний, понятий и образов.
В западной историко-социологической мысли, работающей в русле методологии социального конструирования, представлены разные версии понятия коллективной памяти. Согласно Б. Шварцу, коллективная память – это
«репрезентация прошлого, воплощенная как в мемуарном символизме, так и в историческом основании». В отличие от него, Э. Адамчик акцентирует внимание на том, что в традиции есть элементы, минимально связанные с оригиналом события [3; 9. Р. 360, 343].
Все большее распространение получают историко-психологические методы изучения реалий войны. Они подвергаются коррекции в соответствии с новыми версиями соотношения экзистенциальных сущностей и объективной реальности.
Американский исследователь Дж. Агамбен, работающий в этом направлении, исходит из постулата о том, что страдание не поддается переведению в слова без утраты своей сущности. Историк полагает, что жертвы концлагерей, претерпевшие страдания, которые привели к утрате ими человеческой личности, не
способны на память и свидетельствование об исторических событиях. Подобные версии вполне конструктивны и помогают восстановить панораму трагедии Второй мировой войны. Однако при абсолютизации такой точки зрения можно впасть в другую крайность – исторический релятивизм. Так, ссылаясь на опасность обобщенных образов, Ямпольский предлагает вырваться «за пределы культивирования преемственностей и коллективной памяти». Он предлагает описывать историю как таковую в категориях множества [4; 8. С. 56, 57].
В контексте попыток героизации пособников гитлеровских войск, ревизии
памяти о войне, предпринимаемой на уровне международных политических структур, значение формирования позитивного образа России, в том числе в его историческом измерении и внутри страны, и вовне ее, очевидно, возрастает. Образ страны – это абстрактная, по сути, категория, влияющая на экономическое, политическое, социальное развитие государств [5. С. 110].
В значительной мере феномен образа страны – понятие культурологическое. Это предполагает учет факта, что в любой культуре новейшего времени
наличествуют уровни этнической (малой) традиции, общенациональной, массовой, мировой. Особой гранью тенденций современной социокультурной эволюции человечества служит «размножение» этнополитических границ как парадоксальное следствие неумолимой глобализации. Объективной предопределенностью России является миссия гармоничного выстраивания отношений с мирами Запада и Востока. Однако абстрактное декларирование целей, вытекающих из геополитических реалий, без «заземления» их на конкретные проекты и действия, выступает «дурной реальностью». Современные политологи сходятся на резюме, что «добиться любви всего человечества, полагаясь только на пропагандистскую машину, невозможно».
Лимитирующим фактором служит обусловленность образа России вовне и его клишированных вариантов интересами, установками, стереотипами, предубеждениями самого Запада, так что «восприятие России на протяжении многих веков было для Запада неким средством самопознания». Реалии самодержавного деспотизма побуждали западного человека усилить приверженность просвещенным социальным и политическим институтам, а советский коммунизм служил аргументом в пользу демократии и рынка [1. С.15; 6].
Образы Великой Отечественной войны представляют собой обобщенное отражение действительности, формируемое пропагандой враждующих сторон. Будучи чувственно-рациональным воспроизведением прошлого, исторический образ структурно перекликается с историческим повествованием. В научной литературе утвердились понятия образов Германии, фашизма, врага, образ Родины, народа, Победы. Изучение этих образов с современных методологических позиций находится в начальной стадии. Если история и ход военного противостояния в годы войны изучены достаточно детально, то история и содержание идеологического противостояния пропагандистских структур, пропаганды как инструмента и механизма формирования исторических образов, мифов и идеологем войны либо изучены недостаточно, либо клишированы.
Тенденцией пласта публикаций конца 1980-1990-х годов стало появление сенсационных – по контрасту с предыдущим периодом – версий, ставивших под вопрос вину руководства фашистской Германии за развязывание войны. Это означало радикальный поворот в трактовке образа Германии, что разверзло круговорот дебатов в общественных и исторических кругах не только России, но и близкого и дальнего зарубежья. Дискуссионный режим обсуждения проблем, связанных с образами войны, активизировал исследования историков-профессионалов.
Историко-политическое изучение истории Великой Отечественной войны в современный период показывает, что образ Германии как потенциального врага был сформирован в Советском Союзе уже к 1939 г., так что заключение пакта Молотова–Риббентропа не могло кардинально повлиять на представления советских людей о Германии. И в канун войны, и на протяжении военных лет образ Германии формировался при четком разграничении образов немецкого народа, с одной стороны, и правящей верхушки Германии – с другой. В таком ракурсе очевиден гуманистический аспект советских образов войны. Факторами складывания и эволюции образов войны в 1941-1945 гг. были: обстановка на фронтах, степень критичности ситуации 1941-1942 гг., объективно гуманистическая миссия СССР во Второй мировой войне, масштаб людских и материальных жертв, мобильность пропагандистских структур, размах использования культурно-пропагандистских средств, иллюстративных кинофотоматериалов, степень их адекватности реальной обстановке.
Проблема угрозы фальсификации истории в современном мире встроена в контекст влияния исторических факторов на политическое развитие. Позицию нерешительной диалектики (принцип нерешительности) отстаивает американский историк, профессор университета Вирджинии А. Мегилл. Предлагая свои контуры исторического мышления, автор монографии по исторической эпистемологии отстаивает постулат о том, что истинный историк «счастлив оставить свое суждение в пространстве между противоречивыми установками и утверждениями» [3. С. 72; 7]. История, по его версии, состоит и в рассказе, и в памяти о прошедшем. Память как часть коллективного бессознательного сама по себе обрекает историка на риск фальсификации.
Другая угроза неадекватности трактовок исторических сюжетов кроется в том, что история – ценностный ресурс, система отсылок и доказательств для принятия политических решений. Это сближает историю с идеологией как явлением, подверженным социокультурному влиянию. Взгляд на историю сквозь призму культуры, по определению, фокусируется на истории ментальностей, особенностях восприятия событийной истории, во многом сопряженных с семантической лингвистикой и не в меньшей мере – со спецификой социальной «среды обитания». При этом национальный дискурс исторических текстов неизбежно этноцентричен, тенденциозен по своей природе, ибо сопряжен с гносеологией.
Историческая память обладает особенностью удерживать в сознании людей основные исторические события прошлого, в результате чего историческое знание превращается в различные формы мировоззренческого восприятия прошлого опыта и его фиксации в фольклоре. По мнению ряда западных исследователей, ныне в Европе, и в России термин «память» подвергся инфляции. Это прослеживается и в средствах массовой информации, и в научных трудах. В этом кроется одна из причин того факта, что в России лишь около одной пятой части молодых людей считают себя патриотами. В современном мире налицо попытки реабилитировать фашизм и даже отстаивать противоречащую нормам международного права псевдогипотезу о цивилизаторской роли фашизма.
В последние годы за рубежом и даже в России получил распространение тезис о том, что минувшая война была по своей сути противостоянием двух
тоталитарных режимов, двух диктатур за мировое господство. При такой постановке вопроса вина за развязывание самой кровавой войны в истории возлагается и на Германию, и на СССР. Встречаются попытки вписать гитлеровский режим в координаты морали.
Подписанный 15 мая 2009 г. Д. Медведевым Указ «О комиссии при Президенте Российской Федерации по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России» – ответ на участившиеся попытки фальсификации истории нашей страны, и прежде всего истории Великой Отечественной войны. В интервью от 8 мая 2009 г. президент подчеркнул, что «попытки фальсификации истории становятся все более жесткими, злыми, агрессивными» [4. С. 2; 8]. Парламентская ассамблея Совета Европы недавно приняла резолюцию об осуждении преступлений «коммунистических тоталитарных режимов». Вслед за ней в июне 2009 г. Парламентская ассамблея ОБСЕ принимает резолюцию, уравнивающую «сталинский тоталитаризм» и гитлеровский расистский режим, приняв решение отмечать 23 августа в странах Евросоюза как день памяти фашизма и сталинизма. Тиражирование западными СМИ тезиса о тождестве нацизма и тоталитаризма имеет как геополитический, так и идеологическую подоплеку, помимо прочего связанную с причастностью западных демократий потворству Гитлеру в канун Второй мировой войны.
Для дискредитации российской истории военную тему используют в первую очередь националисты и неофашисты в Эстонии и Латвии. Отступление от исторической истины превращается в инструмент современной психологической войны, в «воинство» которой ее активисты стремятся рекрутировать прежде всего молодых людей.
Особенно опасно то, что деятельность отечественных СМИ, по определению социологов, подчинена странной сверхзадаче – оболваниванию аудитории. В процессе трансформации общества в 1990-е годы понятие воспитания практически исчезло из сферы образования и молодежной политики. Исчезла и идея о таких составляющих гражданского становления, как трудовое,
патриотическое и нравственное воспитание. И лишь Постановление Правительства РФ от 16 февраля 2001 г. о государственной программе «Патриотическое воспитание граждан Российской Федерации на 2001-2005 годы» и аналогичная программа на 2006-2010 гг. стали своеобразным поворотом к активизации этого вектора молодежной политики.
Наряду с потребностью в системе патриотического воспитания в масштабе страны и государства необходимо патриотическое воспитание в сфере высшего образования. Эффективность его будет зависеть от сопряжения чувственноэмоциональной составляющей с историко-интерпретирующей. Одним из сюжетов, иллюстрирующих мотивацию советских людей в годы войны, может быть
«образ врага» как идеолого-психологическая конструкция, характерная для массового сознания в XX в. [6. С. З, 4, 26; 9]. Новыми ракурсами иллюстрации и анализа истории войны народов СССР против фашизма являются идеологемы и мифологемы войны, истоки феномена героизма на фронте и в тылу. Новым ракурсом, позволяющим взглянуть на историю глазами сверстников-студентов, предстает освещение истории «Снежных десантов» (поисковиков). Использование всего комплекса исторических источников, включая визуальные и аудиозаписи, кинохронику, позволит приблизиться к подлинности содержания эпопеи борьбы народов антифашистской коалиции, в первую очередь советского народа, против фашизма с его попыткой установить «новый порядок» в мире. Наряду с новыми публикациями и поисками «белых пятен» важно не оставлять
«за кадром» публикации советского периода, мемуары участников войны.
Воспитательный аспект в отстаивании объективного взгляда на минувшую мировую войну неразрывно связан с учебным контекстом освещения событий
1939-1945 гг. в учебных курсах. В свете наблюдаемых ныне тенденций пересмотра смысла противостояния в годы Второй мировой войны актуален государственный подход к содержанию и организации учебного процесса по историческим и социально-гуманитарным дисциплинам.
Литература1. Вайнштейн Г. Россия глазами Запада: стереотипы восприятия // Неприкосновенный запас. 2007. № 1. С. 013 023.
2. Делокаров К.Х., Комиссарова Г.И. Образование и динамика социокультурных ценностей. М.: Социология и культура, 2000. 154 с.
3. Мегилл А. Историческая эпистемология. М.: Канон+, 2007. 480 с.
4. Медведев Д. Россия всегда будет реагировать на попытки исказить события, связанные с победой СССР в Великой Отечественной войне // Высшее образование сегодня. 2009. № 6. С. 2.
5. Образ России в мировом пространстве: история и современность: материалы конф., Москва, 25 июня 2008 г. // Вестник МГУ. 2009. № 1. С. 110-115.
6. Сенявская Е.С. Противники России в войнах XX века. Эволюция «образа врага» в сознании армии и общества. М.: РОСПЭН, 2006. 288 с.
7. Хренов Н.А. Культура в эпоху социального хаоса. М.: Едиториал УРСС, 2002. 448 с.
8. Ямпольский M. Настоящее как разрыв // Новое литературное обозрение. 2007. № 83. С. 51-74.
9. On Thankgiving and Collective Memory: Construction the American Tradition, By Amy Adamczyk // Historical Sociology. 2002. Vol. 15, № 3, Sept. Р. 343-365.
Источник: О.Н. КОРШУНОВА, Я.М. ПОЛИВАНОВ
