В начале ХХ века на Афоне, этом оплоте всемирного Православия, внезапно появилась новая ересь, которая называлась имяславием, или имябожием. Эта ересь вспыхнула, словно пожар, в стенах Пантелеимонова монастыря; значительная часть населявших его монахов примкнула к ней. Говорят, что новое – на самом деле повторение хорошо забытого старого. Можно сказать, что имяславцы имели своих предшественников в лице гностиков, последователей Евномия[193] и каббалистов. Сущность этого учения заключалась в том, что имя Божие отождествлялось с Самим Богом. «Имя Иисус есть Бог» – вот догмат этой странной ереси. Внешнее, профористическое человеческое слово, состоящее из сочетаний и комбинаций звуков, воспринималось имяславцами как Божественный Логос. Это учение, подобно ереси Евномия, не только приводило к логическому отрицанию обрядов и Таинств Церкви, но и ставило под сомнение необходимость самого воплощения Спасителя и Голгофской Жертвы. Если имя Божие есть Бог по существу и природе, то, следовательно, в произнесенном имени уже присутствует Бог во всей Его полноте. В таком случае можно было бы приобщаться не Святыми Дарами, а только именем Иисуса, и вместо Голгофской Жертвы Богу достаточно было бы открыть людям Свое имя.
Эта ересь вызвала богословскую полемику, в которой приняли участие Константинопольский и Антиохийский патриархи, а также специальная комиссия, посланная на Афон. Полемика не принесла ощутимых результатов и кончилась принудительной высылкой имяславцев с Афона. Надо отметить, что позиции имяславцев разделяли некоторые декадентствующие богословы, в том числе отец Павел Флоренский, который взял на себя труд редактирования книги иеромонаха Антония (Булатовича[xlii]), представляющей собой апологию имяславия. Особенно ярко приверженность Флоренского к магическому платонизму и гностицизму проявилась в его сочинении «О именах»[xliii].
Следует отметить, что церковные богословы в споре с имяславцами, как это обычно бывает в таких случаях, для того чтобы удержать готовую опрокинуться лодку в равновесии, прижались к другому борту, и она накренилась в противоположную сторону. Ими была проигнорирована специфика имени, его личностный аспект; при этом имя превратилось в наименование, в безликий индекс и номер. Здесь не было ереси, как у имяславцев, но было несоответствие с молитвенным опытом аскетов, упрощение и как бы профанация мистики молитвы. В отличие от названия, наименования, клички и прозвища, имя имеет не случайную, внешнюю, а внутреннюю связь со своим носителем: имя может относиться только к личности и личность отзывается на свое имя. Характерно, что безымянной личности вообще не существует. У всех народов человеку дается имя. В молитве имя дает реальное ощущение присутствия, поэтому имя – самый высший и динамичный из всех символов, кроме того, самый устойчивый и конкретно-реальный. Божественные имена – это как бы концентрация молитвы, это как бы светящиеся центры, пронизывающие лучами всю ткань молитвы. Душа молящегося по пробуждении духа ощущает благодать, струящуюся через Божественные имена; тогда они открываются человеку, как тайна, а человеческое сердце – им. Это реальное, но субъективное переживание бывает настолько сильным и неизгладимым, что некоторые старцы, не обученные богословию, но занимающиеся Иисусовой молитвой, на вопрос об имяславской ереси отвечали, что «истина находится где-то посередине».
Имя Божие – это тайна, скрытая от плотских и душевных людей. Хотя Иисусова молитва невидимо преображает их, но открывается не душе, а «уму» (духу) в своем величии как бы на фоне вечного света. Для таких молитвенников, как святой Иоанн Кронштадтский, Бог являлся в Своем имени, как в неопалимой купине. Речь и слово – это, по сути, не сигнальная, а знаково-символическая система. В молитве мы общаемся через слово как через посредствующий знак. Святые отцы советуют заключать ум в слова молитвы, для того чтобы видеть через эти слова то, что выше слова, и слышать молитвенное молчание, которое глубже слова. То, что относится к символу, переходит на символизируемое, поэтому человек должен относиться с благоговением к каждому слову молитвы. Превращение человеческого слова в игру, шутки, ложь, брань, празднословие наносит молитве трудновосполнимый ущерб: слова ее становятся для молящегося холодными, жесткими и грубыми, похожими на инструмент, покрытый грязью и ржавчиной. Тот, кто хочет учиться науке из наук – молитве, должен взвешивать и обдумывать каждое свое слово. В этом отношении он должен быть похож на скупца, который, прежде чем отдать монету, долго удерживает ее в руке и размышляет.
Для православного монашества характерно учение об Иисусовой молитве; вернее, это заповедь для всех христиан, но монашество было тем садом, где дивные благоухающие цветы этой молитвы цвели особенно пышно. Иисусова молитва называется по-разному: памятью Божией, духовной песнью, любовью Божией, сердечным безмолвием – в зависимости от степени молитвы. Начинается она как память, затем переходит в таинственную песнь, которую дух поет день и ночь Богу, а затем вводит человека в безмолвие и любовь.
Для Иисусовой молитвы нужен труд. Наше сердце от грехов и страстей превратилось в камень. Нужно рыть скалу, чтобы найти источник. Проходят годы, человеку кажется, что труд его бесплоден, что он оставлен Богом, но это не так: в человеке происходит беспрерывное, но незаметное изменение, подобное росту его тела. На каждую Иисусову молитву Бог неслышно отвечает сердцу: «Я с тобой!». Некоторые, прочитав учение отцов об Иисусовой молитве, хотят сразу пережить их состояния, но эти руководства написаны преимущественно для пустынников и аскетов, а наше сердце похоже на грязное болото. Иисусова молитва – ручеек, втекающий в это болото, но сколько времени нужно для того, чтобы его струи вытеснили, вымыли всю грязь и сделали воду прозрачной! К тому же в это болото непрестанно попадают стоки и выбросы наших грехов и страстей – того, что проникает в сердце, особенно через зрение и слух. Постепенно очищаются глубины нашего подсознания, тайники человеческого сердца; иногда благодать касается души, как бы показывая, что ожидает ее впереди, и скрывается снова. Человек переживает то помощь Божию, то богооставленность, то краткие просветы радости, то мучительные периоды бессилия и скорби. Благодать Божия скрывает этот путь от нас самих, чтобы мы не впали в гордыню, и только после пробуждения духа человек познаёт в молитве, как сладок рай и как благ Господь.
Святые отцы советуют вначале произносить Иисусову молитву устно, но негромко, полушепотом, вслух самому себе: громкий голос рассеивает мысли, и только при особенно сильном восстании страстей допустимо громко произносить, как бы кричать молитву, чтобы заглушить змеиную песнь сладострастия и гнева. Иисусову молитву надо произносить в темпе обыкновенной беседы, не слишком быстро, когда ум отключается от слов, и не слишком медленно, когда ум начинает дремать в них. Затем человек по временам переходит к безгласной молитве, стараясь внутренне четко произносить ее слова, причем отцы рекомендуют несколько сдерживать дыхание, то есть делать его поверхностным и редким, это помогает сосредоточению мысли. Мы можем проследить на себе, что концентрация внимания связана с задержкой дыхания. Однако возможна ошибка в следующем: человек, набирая воздух до отказа, делает затем долгие паузы, напрягая все силы, чтобы не выдохнуть его. Некоторым людям, поступавшим так, удавалось иногда мысленно произносить до десяти, даже до пятнадцати молитв после глубокого вдоха, но следствием подобной практики нередко оказывалась болезнь – расширение (эмфизема) легких и гипертония. Отцы советуют противоположное: употреблять при дыхании малое количество воздуха, как пищу во время поста.
Древние подвижники связывали слова Иисусовой молитвы с дыханием. Этот способ употребляют и некоторые современные нам монахи. Жизнь человеческого организма протекает в определенных ритмах, и когда молитва соединяется с этими ритмами, то получает помощь. Это не механический процесс, который умерщвляет дух, а нечто другое, похожее на поддержку дружеской руки, помогающей человеку, идущему по крутой горной тропе.
Человек – уникальный, неповторимый индивидуум, поэтому путь Иисусовой молитвы у каждого неповторим. Молитва – дар Божий, поэтому надо молиться Богу о ниспослании этого дара. Это, быть может, самый лучший и безопасный способ достигнуть молитвы: просить ее у Бога как великой милости. При молитве тело должно находиться в состоянии некоторого напряжения, как бы готовности к действию: при расслаблении тела ум обычно впадает в дремоту, внимание ослабевает, сознание покрывается какой-то мглой – человек говорит молитву, как во сне, не слыша самого себя. Напряжение мышц должно быть направлено к сердцу, живот подтянут, как у солдата в строю. Это напряжение дает определенную опору для молитвы, как правильное дыхание дает опору для голоса. Хорошо при молитве делать поясные и земные поклоны; при этом надо сначала произносить молитву, а потом делать поклон, а не полагать его во время молитвы. Поклоны смиряют человеческую гордыню и делают трезвенной душу. Некоторые считают полезным для внимания во время молитвы сидеть на невысокой скамеечке, прижав подбородок к груди. Однако все это – внешние приемы; сами по себе они полезны, но без них можно обойтись. Они похожи на посох в пути, на который опираются, а затем, когда он становится ненужным, отбрасывают прочь.
Самое главное – духовная сторона молитвы, но, поскольку душа связана с телом, внешнее может как помогать, так и мешать внутреннему. Полагаться на внешнее или же, напротив, совершенно пренебрегать им было бы неразумно и неправильно. Общие советы для занимающихся этой молитвой: не принимать чувственных образов, не стремиться к ощущению благодати и душевным восторгам, смотреть на молитву как на покаянный плач сердца, часто исповедоваться, всю жизнь считать приготовлением к молитве. Все наши дела, слова и мысли – это почва, на которой будут расти или увядать цветы молитвенных состояний.
Во время Иисусовой молитвы внимание должно быть сосредоточено на словах самой молитвы, но само по себе волевое усилие не может быть продолжительным, поэтому во время молитвы человек сознательно или бессознательно ищет того места, где проявится в форме слова молитва. Некоторые, прочитав наставления древних аскетов, ищут так называемого «сердечного места», но сердечное место – это закрытая дверь, которую силой можно сломать, а не открыть. Нужно определенное состояние души и духа, чтобы молитва ожила, проявилась, вошла в глубину сердца, именно не в физическую область сердца, а в его духовную глубину. Если ум, отягощенный и загрязненный помыслами, мы будем усиленно вбивать, как гвоздь молотком, в свое сердце, еще покрытое гнойниками греха и страстей, то результатом этого будет не приобретение духовной молитвы, а неуравновешенность, вспыльчивость, истеричность, быстро меняющееся настроение. Наш ум и сердце разъединены в результате грехопадения, но это является для них в некотором роде предохранением от большего зла; они могут сблизиться и соединиться друг с другом только через покаяние и очищение грехов, а еще вернее, их может соединить благодать. Поэтому сосредотачивать внимание надо не на источнике слова, а на его периферии, медленно и постепенно переходя к центру. Так, некоторые из старцев считают наиболее безопасным сосредотачивать внимание во время Иисусовой молитвы на движении губ, произносящих ее шепотом или безгласно. Этот прием дает возможность бороться с помыслами, не внимать им, почувствовать более четко структуру слова. При долгом упражнении Иисусова молитва сама соединяется с дыханием. Некоторых удовлетворяет этот способ молитвы, и они продолжают молиться так до тех пор, пока не появится сердечная теплота; для других следующим этапом молитвы становится фиксирование внимания в области гортани, где они чувствуют при молитве движение мышц, где как бы рождается слово, выходящее из груди. Продолжая путь, точно от устья к истоку реки, человек ощущает уже, что слово рождается в области сердца, и вниманием опускается к своему сердцу по пути вдыхаемого воздуха, ориентируясь на пульсацию сердца[194]. Здесь он яснее видит зарождение помыслов, и ему становится легче бороться с ними через молитву.
Есть два вида борьбы: первый – не внимать помыслам, а продолжать молиться (так человек затыкает уши, чтобы не слышать брань), а второй – отвергать, как бы отбрасывать и уничтожать помыслы. Один из святых сравнил ум с пауком, который сидит, притаившись неподвижно в паутине, и, как только муха попадает в нее, тотчас убивает свою жертву. Путь в сердце – это восхождение ума по ступеням; но лестница как бы «опрокинута» вниз, и большее погружение в глубину означает большее восхождение. По этой лестнице можно идти только малыми шагами, прыгнуть через ступени – значит сорваться с нее. Здесь внимание не должно переходить в насилие. Каждая ступень открывается сама, сердце постепенно притягивает ум, но сердце в физическом плане и сердечное место – это не одно и то же. Сердечное место похоже на тайную сокровищницу, замурованную в стене, ее открывает Господь как дар благодати человеку; это как бы «внутреннее сердце» в человеческом сердце, и самому войти в него невозможно, как невозможно сорвать с неба звезду. Сердечное место открывается человеку тогда, когда он этого не ожидает. Ожидать – значит чувствовать себя достойным. Бог дает благодать смиренным и молчаливым. Кто нашел это сокровище, тот не будет рассказывать о нем миру, а заградит свои уста молчанием, чтобы духовные воры не похитили его.
Мы говорим о символике слова, но есть еще другой план – мистика слова. У человека, кроме внешнего фонетического слова, существует еще скрытый и неведомый для него внутренний логос. Это способность не души, а духа. В пробужденном духе профористическое, внешнее слово приближается к внутреннему слову, поэтому ложь как раздвоенность, как противоречие между внутренним и внешним языками губительна для духовной жизни; она угашает ее, как вода огонь. Внутренний логос, или, как по-другому его называют, эндотетическое слово,– способность к непосредственному познанию, к прозрению и духовным интуициям – начинает сиять через внешнее слово и делает его мудрым и глубоко проникающим в душу. Поэтому слово молитвенников и аскетов несет в себе необычайную силу, превосходящую разум всех философов.
Наступает момент, когда молитва превращается в зрение. Душа молится в потемках, дух – в свете. Христос рассказал притчу о дивной жемчужине, спрятанной на поле, и о неком человеке, который, узнав о ней, продал все имущество, чтобы купить это место, и, овладев жемчужиной, стал богаче всех[195]. Тот, кто жертвует всем ради Иисусовой молитвы, получает через нее всё, а главное, то, чего он не знал и не мог пожелать. Продать имущество – отказаться от земных привязанностей, от душевных знаний, упростить себя, сконцентрировать свою жизнь в одном, как лучи, проходя через увеличительное стекло, концентрируются в одной точке.
Иисусову молитву нельзя противопоставить другим видам молитвы, например, Псалтири: все они берут начало от одного источника – Духа Святаго. Псалтирь и каноны помогают, особенно вначале, Иисусовой молитве; сразу перейти только к одной Иисусовой молитве так же трудно, как перейти от привычной пищи к хлебу и воде, которыми питаются аскеты. Наш ум по привычке требует разнообразия; даже в поле молитвы лишь постепенно он переходит от широты познания к глубине. Постоянно держать ум в напряжении – это, по слову Антония Великого, то же, что держать все время тетиву лука натянутой. На вопрос, что избрать: Иисусову молитву или Псалтирь, преподобный Варсануфий Великий отвечал: «И одно делать, и другое не оставлять»[196]. Причем постепенно все больше времени и места в душе отдавать для Иисусовой молитвы. Укрепившись в сердце, Иисусова молитва вначале проявляет себя как духовная теплота. Часто, просыпаясь по утрам, человек, к удивлению своему, замечает, что в сердце его идет Иисусова молитва. Сны становятся чистыми и легкими. (Здесь не говорится об особых демонских искушениях, когда диавол приближается во сне к молитвеннику, как к своему врагу, и тот чувствует от этого приближения мертвящий ужас.)
Вторая степень непрестанной Иисусовой молитвы – это особый внутренний свет, который озаряет темные глубины человеческой души. Теплота приносит молитвеннику мир помыслов и покаяние, а духовный свет – радость и вместе с тем ощущение, что он ниже всякой твари, но в то же время не оставлен Богом. Тогда человек понимает, что смирение – истинная жизнь, а превозношение – ложная жизнь и крайняя нищета. Святые отцы не открывают нам дальнейших действий благодати или открывают через иносказания и намеки. Преподобный Исаак Сирин говорит об этом, что лишь немногие перешли на другой берег Иордана[197].
Иисусова молитва – это голос покаяния, а само покаяние подобно нити, протянутой между двумя полюсами – скорбью о грехах и надеждой. Молитва без сознания греховности переходит в горделивое возношение и ложную духовность, а молитва без надежды постепенно угасает, душа приходит в состояние уныния и расслабления. При молитве должно быть такое расположение души: «По грехам своим я достоин ада, но милосердие Божие не препобеждается никакими грехами. Господь простил бы и сатану, если бы тот смог покаяться».
Когда вступаешь в разговоры с мирскими людьми, спроси себя: «Сколько Иисусовых молитв я смог бы произнести за это время? Неужели есть на человеческом языке слова выше и прекраснее, чем «Иисус Христос»? На что я меняю Иисусову молитву?». Тайны Божии открываются молчаливым. Апостол Петр говорит о красоте молчаливого духа и о таинственной звезде, которая восходит в человеческом сердце[198
